суббота, 14 декабря 2019 г.

Блаженный. Альбом песен на стихи Вениамина Блаженного

Юродивый

Не обижайте бедного Иванушку,
Ему сама судьба согнула плечи
И сам Господь пролил слезу на ранушку…
(От этого Иванушке не легче.)

И сам Господь глядел в стыдливом трепете,
Как шествует он по миру с клюкою…
А в небе стаей пролетали лебеди
И окликали странника с тоскою.

И говорили лебеди приветливо,
Купая крылья в милосердной сини:
- Иванушка, смени обличье ветхое,
Ты всех нас и отважней, и красивей…

Вернись в родную стаю лебединую,
Царевич наш, вожатый наш, наш лебедь, -
И пролетим мы вечностью старинною,
Восплачем и возрадуемся в небе…



Вечное небо


Я поверю, что мёртвых хоронят, хоть это нелепо,Я поверю, что жалкие кости истлеют во мгле,Но глаза – голубые и карие отблески неба,Разве можно поверить, что небо хоронят в земле?.. Было небо тех глаз грозовым или было безбурным,Было радугой-небом или горемычным дождём, –Но оно было небом, глазами, слезами – не урной,И не верится мне, что я только на гибель рождён!.. ...Я раскрою глаза из могильного тёмного склепа,Ах, как дорог ей свет, как по небу душа извелась, –И струится в глаза мои мёртвые вечное небо,И блуждает на небе огонь моих плачущих глаз...





Вместе



Сколько лет нам, Господь?.. Век за веком с тобой мы стареем...Помню, как на рассвете, на въезде в Иерусалим,Я беседовал долго со странствующим иудеем,А потом оказалось – беседовал с Богом самим. Это было давно – я тогда был подростком безусым,Был простым пастухом и овец по нагориям пас,И таким мне казалось прекрасным лицо Иисуса,Что не мог отвести от него я восторженных глаз. А потом до меня доходили тревожные вести,Что распят мой Господь, обучавший весь мир доброте,Но из мертвых воскрес – и опять во вселенной мы вместе,Те же камни и тропы, и овцы на взгорьях всё те. Вот и стали мы оба с тобой, мой Господь, стариками,Мы познали судьбу, мы в гробу побывали не разИ устало садимся на тот же пастушеский камень,И с тебя не свожу я, как прежде, восторженных глаз.





Родословная




Отец мой – Михл Айзенштадт – был всех глупей в местечке.Он утверждал, что есть душа у волка и овечки. Он утверждал, что есть душа у комара и мухи.И не спеша он надевал потрепанные брюки. Когда еврею в поле жаль подбитого галчонка,Ему лавчонка не нужна, зачем ему лавчонка?.. И мой отец не торговал – не путал счёта в сдаче...Он чёрный хлеб свой добывал трудом рабочей клячи. – О, эта чёрная страда бесценных хлебных крошек!.....Отец стоит в углу двора и робко кормит кошек. И незаметно он ногой выделывает танец.И на него взирает гой, веселый оборванец. – Ах, Мишка –«Михеледер нар» – какой же ты убогий!Отец имел особый дар быть избранным у Бога. Отец имел во всех делах одну примету – совесть.
...Вот так она и родилась, моя святая повесть.




Милостыня


Пускай моя душа с сумой бредёт по свету,Пускай она в пути шалеет от тоски:– Подайте, мужики крещеные, поэту,Беру я серебро, беру и медяки. Беру я куличи, беру и оплеухи,Беру у зверя шерсть, помёт беру у птах...Подайте, мужики, свихнувшемуся в Духе,Зане меня в пути одолевает страх. Но нет, не мужики пойдут за мною следом,Крещён он или нет, мужик – мужик и есть,Я трижды поклонюсь своим всесветным бедам,Мне, смерду, одному такая в мире честь. Один, один лишь я стоял под грозным небом,Устав от суеты и горестных погонь,И то, что в слепоте вы называли хлебом,В худых моих руках клубилось, как огонь...



Вечность


– Мы здесь, – говорят мне скользнувшие лёгкою тенью
Туда, где колышутся лёгкие тени, как перья, –

Теперь мы виденья, теперь мы порою растеньяИ дикие звери, и в чаще лесные деревья. – Я здесь, – говорит мне какой-то неведомый предок,Какой-то скиталец безлюдных просторов России, –Ведь всё, что живущим сказать я хотел напоследок,Теперь говорят за меня беспокойные листья осины. – Мы вместе с тобою, – твердят мне ушедшие в камень,Ушедшие в корни, ушедшие в выси и недра, –Ты можешь ушедших потрогать своими руками, –И грозы и дождь на тебя опрокинутся щедро... – Никто не ушёл, не оставив следа во вселенной,Порою он твёрже гранита, порою он зыбок,И все мы в какой-то отчизне живём сокровенной,И все мы плывём в полутьме косяками, как рыбы...



Какое мне дело?



Какое мне дело – живой или мертвый
Со мною поёт в этом дружном дуэте,
Уже разложил я волшебные ноты,
А Моцарт играет в саду на кларнете.

Играет в саду ли, играет в аду ли,
Играет в раю ли – какое мне дело,
Когда, словно пух тополиный в июле,
Куда-то в зенит поднимается тело.

Когда становлюсь я летающим пухом,
Прошитым иголками знойного света,
И слушаю, слушаю трепетным ухом
Мелодию непреходящего лета.

И Моцарта слушают даже пичуги,
И робко посвистывают в отдаленье,
И вдруг замолкают в сладчайшем испуге,
В сладчайшем испуге, в сладчайшем томленье...




Женщина


Вот женщина – она встревожена,Что мужичонка захудалыйНе воздаёт ей как положено,А ей нужны дворцы и залы,И лесть и грубая и тонкая,И даже царская корона,Чтоб утверждать над мужичонкоюСвою гордыню непреклонно. Вот женщина – она купаетсяИ не таит своей отваги,И всё ей, грешнице, прощается,Она ведь тоже вся из влаги, –Текуче лоно плодоносное,Текучи груди – два потока,И всё течёт, и всё уносится,И всё прекрасно и жестоко... Вот женщина – она доверчивоСтоит, как вечности порука...Вселенная ведь тоже женщинаИ, стало быть, её подруга.Она расчесывает волосыИ вся трепещет, как мембрана,И вся, как вечность и как молодость,Творит и гибнет неустанно.



Величие



В калошах на босу ногу,В засаленном картузеОтец торопился к БогуНа встречу былых друзей. И чтобы найти дорожкуВ неведомых небесах, –С собой прихватил он кошку,Окликнул в дороге пса... А кошка была худою,Едва волочился пёс,И грязною бородоюОтец утирал свой нос. Робел он, робел немало,И слёзы тайком лились, –Напутственными громамиЕго провожала высь... Процессия никудышныхЗастыла у божьих врат...И глянул тогда Всевышний,И вещий потупил взгляд. – Михоэл, – сказал он тихо, –Ко мне ты пришёл не зря...Ты столько изведал лиха,Что светишься, как заря. Ты столько изведал бедствий,Тщедушный мой богатырь...Позволь же и мне согретьсяВ лучах твоей доброты. Позволь же и мне с сумоюБрести за тобой, как слепцу,А ты называйся Мною –Величье тебе к лицу...




Блаженный





Как мужик с топором, побреду я по божьему небу.
А зачем мне топор? А затем, чтобы бес не упёр
Благодати моей – сатане-куманьку на потребу...
Вот зачем, мужику, вот зачем, старику, мне топор!

Проберётся бочком да состроит умильную рожу:
Я-де тоже святой, я-де тоже добра захотел...
Вот тогда-то его я топориком и огорошу –
По мужицкой своей, по святейшей своей простоте.

Не добра ты хотел, а вселенского скотского блуда,
Чтоб смердел сатана, чтобы имя святилось его,
Чтоб казался Христом казначей сатанинский – Иуда,
Чтобы рыжих иуд разнеслась сатанинская вонь...

А ещё ты хотел, чтобы кланялись все понемногу
Незаметно, тишком – куманьку твоему сатане,
И уж так получалось, что молишься Господу-Богу,
А на деле - псалом запеваешь распутной жене...

Сокрушу тебя враз, изрублю топором, укокошу,
Чтобы в ад ты исчез и в аду по старинке издох,
Чтобы дух-искуситель Христовых небес не тревожил,
Коли бес, так уж бес, коли Бог – так воистину Бог...




Причастие 




Прибежище мое — Дом обреченно-робких,Где я среди других убогих проживал,Где прятал под матрац украденные коркиИ ночью, в тишине — так долго их жевал....Вот эта корка — Бог, ее жуют особо,Я пересохший рот наполню не слюной,А вздохом всей души, восторженной до гроба,Чтобы размякший хлеб и Богом был, и мной.Чтобы я проглотил Христово Обещанье, —И вдруг увидел даль и нищую суму,И Дом перешагнул с котомкой за плечами,И вышел на простор Служения Ему...




Странничество


Нет, я не много знал о мире и о Боге,Я даже из церквей порою был гоним,И лишь худых собак встречал я на дороге,Они большой толпой паломничали в Рим.Тот Рим был за холмом, за полем и за далью,Какой-то зыбкий свет мерещился вдали,И тосковал и я звериною печальюО берегах иной, неведомой земли.Порою нас в пути сопровождали птицы,Они летели в даль, как легкие умы,Казалось, что летят сквозные вереницыТуда, куда бредем без устали и мы.И был я приобщен к одной звериной тайне:Повсюду твой приют и твой родимый дом,И вечен только путь, и вечно лишь скитанье,И сирые хвалы на поле под кустом...




Бессмертие


Пусть бессмертье моё будет самою горшей судьбой,Пусть одними слезами моё окрыляется сердце,Я согласен на всё, я с надеждою свыкнусь любой.Я был так одинок, что порою стихов моих эхоМне казалось какою-то страшною сказкой в лесу:То ли ворон на ветке – моя непутёвая веха,То ли самоубийцы мерцающий в сумраке сук.Но никто никогда не бывал до конца одиноким,Оттого-то и тяжек предсмертный мучительный вздох…И когда умирает бродяга на пыльной дороге,Может, гнойные веки целует невидимый Бог.Да и так ли я был одинок? Разве небоНе гудело в груди, как огромный соборный орган?Разве не ликовал я, взыскуя Господнего хлеба?Разве не горевал я, как, старясь веками, гора?Пусть бессмертье моё будет самою слабой былинкой,Пусть ползёт мурашом… И, когда я неслышно уйду,Я проклюнусь сквозь землю зелёным бессмысленным ликомИ могильным дыханьем раздую на небе звезду.Всё живое тоскует – тоскую и я о бессмертье…


Маленькая смерть







Та маленькая смерть была совсем беззлобной,И даже не удар – он ощутил укол,И сразу на простор прекрасно-беспризорныйБыл выдворен её беззлобною рукой.Стоял он бос и наг, и был таким же хмурым,Как праотец Адам, стоял он наг и бос, -Ещё он не добыл себе звериной шкуры,И не вкусил греха, и шерстью не зарос.И это не в раю и не в аду, а где-тоВ далёкой стороне, где нет дорог и троп,Где птицы со всего слетелись стаей светаИ где держал в когтях орёл его же гроб.Его же, пришлеца, его же, нелюдима, -Он был земным рабом в оковах-кандалах,Но даль его влекла всегда неодолимоИ духом обитал невольник на горах…


Мертвая птица


Почему, когда птица лежит на пути моем мертвой,Мне не жалкая птица, а мертвыми кажетесь вы,Вы, сковавшие птицу сладчайшею в мире немотой,Той немотой, что где-то на грани вселенской молвы?Птица будет землей - вас отвергнет земля на рассвете,Ибо только убийцы теряют на землю права,И бессмертны лишь те, кто во всем неповинны, как дети,Как чижи и стрижи, как бездомные эти слова.Ибо только убийцы отвергнуты птицей и Богом.Даже малый воробушек смерть ненавидит свою.Кем же будете вы, что посмели в величье убогомНавязать мирозданью постылое слово "убью"?Как ненужную боль, ненавидит земля человека.Птица будет землей - вы не будете в мире ничем.Птица будет ручьем - и ручей захлебнется от бега,И щеглиные крылья поднимет над пеной ручей....Где же крылья твои, о комок убиенного страха?Кто же смертью посмел замахнуться на вольный простор?На безгнездой земле умирает крылатая птаха.Это я умираю и руки раскинул крестом.Это я умираю, ничем высоты не тревожа.Осеняется смертью размах моих тягостных крыл.Ты поймешь, о Господь, по моей утихающей дрожи,Как я землю любил, как я небо по-птичьи любил.Не по вашей земле - я бродил по господнему лугу.Как двенадцать апостолов, птицы взлетели с куста.И шепнул мне Господь, как на ухо старинному другу,Что поет моя мертвая птица на древе креста.И шепнул мне Господь, чтобы боле не ведал я страха,Чтобы божьей защитой считал я и гибель свою.Не над гробом моим запоет исступленная птаха -Исступленною птахой над гробом я сам запою!..


Отшельник


Мне недоступны ваши речи
На людных сборищах столиц.
Я изъяснялся, сумасшедший,
На языке зверей и птиц.

Я изъяснялся диким слогом,
Но лишь на этом языке
Я говорил однажды с Богом –
И припадал к его руке.

Господь в великом безразличье
Простил, что я его назвал
На языке своём по-птичьи,
А позже волком завывал.

И за безгрешное раденье
Души, скиталицы в веках,
Я получил благословенье
И сан святого дурака. 




Тень орла



Как будто на меня упала тень орла -Я вдруг затрепетал, пронизан синевой,И из ключиц моих прорезались крыла,И стали гнев и клюв моею головой.И стал орлом и сам - уже я воспарилНа стогны высоты, где замирает дух, -А я ведь был согбен и трепетно бескрыл,Пугались высоты и зрение, и слух.Но что меня влекло в небесные края,Зачем нарушил я закон земной игры?Я вырвался рывком из круга бытия,Иного бытия предчувствуя миры.Я знал, что где-то там, где широка лазурь,Горят мои слова, горит моя слеза,И все, что на земле свершается внизу,Уже не мой удел и не моя стезя.







Комментариев нет:

Отправить комментарий